Москва 7/19 февраля 1866-го года.
П. Чайковский - сестре A. И. Давыдовой
Милый друг Саша! Не знаю, получила ли ты мое первое письмо из Москвы, я его не сам отдавал на почту, а потому несколько сомневаюсь, притом же от тебя не получаю до сих пор ответа, а мне бы хотелось иметь о Вас известие.
Я начинаю понемногу привыкать к Москве, хотя порою и грустно бывает мое одиночество. Курс идет, к моему удивлению, чрезвычайно успешно, робость исчезла совершенно, и я начинаю мало-помалу принимать профессорскую физиогномню. Ученики и особенно ученицы беспрестанно изъявляют мне свое удовольствие, и я этому радуюсь. Хандра тоже исчезает, но Москва все еще для меня чужой город, и много еще пройдет времени, пока я начну без ужаса думать о том, что придется в ней остаться или надолго или навсегда. Продолжаю жить у Рубинштейна и, вероятно, останусь у него до самого лета. Он очень хороший господин, да и вообще люди в Москве какие-то все хорошие; в музыкальном отношении здесь гораздо хуже Петербурга. Опера отвратительная, концерты Музыкального общества тоже во многих отношениях хуже. Зато здесь необыкновенно хорош Русский театр (ты, впрочем, имеешь о нем понятие). Рубинштейн очень заботится о моем увеселении; два раза таскал меня в маскарад (где, как всегда, было скучно), доставляет случаи даром бывать в театре и т. д. От знакомств совершенно отказался, кроме музыкальных. Впрочем, бываю часто в одном доме по соседству; это некие Тарновские, муж с женой и двумя прелестными племяиницами. Особенно одна из них меня сильно пленяет. Масленицу провел очень тихо и все время почти просидел дома, только вчера ходил на балаганы и был там в цирке. Мороз был неимоверный, л смотреть на наездниц в газовых платьях было прежалко. Сегодня первый день поста, и Москва как будто вымерла. Я ужасно радуюсь наступлению этого периода времени; великий пост служит trait d'union * весне, а за ней и лету. А лето я предполагаю, если только какие-нибудь необыкновенные препятствия не помешают, провести у Вас. Ты не поверишь, с каким наслаждением я об этом мечтаю, молю бога, чтоб только Вы все были здоровы, и даже (pardon!) желал бы, чтоб ты к тому времени не была в интересном положении, и прошу Леву об этом позаботиться. Напиши, не собираетесь ли Вы, уехать за границу? Это бы меня очень, признаться, огорчило, хотя я от всей души желаю исполнения всяких Ваших планов и мечтаний. На письма из Петербурга я не успеваю отвечать, так много их получаю, и это меня несказанно утешает. Братьями я очень доволен, они доказали, что искренно меня любят, за что я им воздаю сторицей. Из Ваших получил два письма от Лизав[еты] Вас[ильевны] и одно от Алекс[андры] Ивановны. О Папаше давно уже не имею известий и жду с нетерпением. Как-то поживаете Вы и милые, чудные девочки. Поцелуй их от меня хорошенько. Что Левушка, занят ли очень и доволен ли ходом рабат? Расскажи мне также что-нибудь про здоровье и расположение духа Ник[олая] Вас[ильевича]?
Итак, целую Вас всех наикрепчайшим образом.
Я начинаю понемногу привыкать к Москве, хотя порою и грустно бывает мое одиночество. Курс идет, к моему удивлению, чрезвычайно успешно, робость исчезла совершенно, и я начинаю мало-помалу принимать профессорскую физиогномню. Ученики и особенно ученицы беспрестанно изъявляют мне свое удовольствие, и я этому радуюсь. Хандра тоже исчезает, но Москва все еще для меня чужой город, и много еще пройдет времени, пока я начну без ужаса думать о том, что придется в ней остаться или надолго или навсегда. Продолжаю жить у Рубинштейна и, вероятно, останусь у него до самого лета. Он очень хороший господин, да и вообще люди в Москве какие-то все хорошие; в музыкальном отношении здесь гораздо хуже Петербурга. Опера отвратительная, концерты Музыкального общества тоже во многих отношениях хуже. Зато здесь необыкновенно хорош Русский театр (ты, впрочем, имеешь о нем понятие). Рубинштейн очень заботится о моем увеселении; два раза таскал меня в маскарад (где, как всегда, было скучно), доставляет случаи даром бывать в театре и т. д. От знакомств совершенно отказался, кроме музыкальных. Впрочем, бываю часто в одном доме по соседству; это некие Тарновские, муж с женой и двумя прелестными племяиницами. Особенно одна из них меня сильно пленяет. Масленицу провел очень тихо и все время почти просидел дома, только вчера ходил на балаганы и был там в цирке. Мороз был неимоверный, л смотреть на наездниц в газовых платьях было прежалко. Сегодня первый день поста, и Москва как будто вымерла. Я ужасно радуюсь наступлению этого периода времени; великий пост служит trait d'union * весне, а за ней и лету. А лето я предполагаю, если только какие-нибудь необыкновенные препятствия не помешают, провести у Вас. Ты не поверишь, с каким наслаждением я об этом мечтаю, молю бога, чтоб только Вы все были здоровы, и даже (pardon!) желал бы, чтоб ты к тому времени не была в интересном положении, и прошу Леву об этом позаботиться. Напиши, не собираетесь ли Вы, уехать за границу? Это бы меня очень, признаться, огорчило, хотя я от всей души желаю исполнения всяких Ваших планов и мечтаний. На письма из Петербурга я не успеваю отвечать, так много их получаю, и это меня несказанно утешает. Братьями я очень доволен, они доказали, что искренно меня любят, за что я им воздаю сторицей. Из Ваших получил два письма от Лизав[еты] Вас[ильевны] и одно от Алекс[андры] Ивановны. О Папаше давно уже не имею известий и жду с нетерпением. Как-то поживаете Вы и милые, чудные девочки. Поцелуй их от меня хорошенько. Что Левушка, занят ли очень и доволен ли ходом рабат? Расскажи мне также что-нибудь про здоровье и расположение духа Ник[олая] Вас[ильевича]?
Итак, целую Вас всех наикрепчайшим образом.
П. Чайковский
